В наш городок, расположенный по другую сторону от Манхэттана, весну приносят попугаи. Перепутав Америки, они освоили сороковую широту, научились вить гнезда и поселились напротив спальни. Любовь у них – шумное дело. Вместо того, что бы ворковать, как горлинки, они орут, как резаные – то ли от страсти, то ли от ревности, то ли от общего ажиотажа, который мы все разделяем с приходом первого, обморочного, тепла.
В Нью-Йорке, впрочем, весной не умеют пользоваться. Здесь живут не по календарю, а по термометру – зимой ходят в шортах, летом – в уггах, и всегда бегом, не замечая погоды. За сменой сезонов лучше наблюдать там, где ее ждут, как невесту, встречают пушками и называют "Весной священной". Лишенный этой ежегодной кадрили, Нью-Йорк выделил весне отдельные участки – Бруклинский ботанический сад, где цветет столетняя сакура, и дом Японского общества, где сейчас – в тени другой, бумажной, вишни - проходит выставка японской версии арт-деко. Уникальную, впервые показанную Западу экспозицию можно считать своеобразным уроком модернизации по-восточному.
Дело в том, что между двумя мировыми войнами Япония ринулась догонять Америку, которую она, как и большинство наших соотечественников, представляла себе в основном по Голливуду. Об этом можно было судить по первым же экспонатам. В витрине висели привычно элегантные кимоно, но вместо хризантем и Фудзиямы на бесценных шелках были вытканы звезды немого кино и герои самурайских лент. Это все равно, как ходить в сарафанах с портретом Брэда Питта и в косоворотках с профилем Никиты Михалкова.
При этом страна, одержимая национальной идеей, искала компромисс между космополитическим стилем и народной традицией, причудливо перемешивая их в быту и в обороне. Скажем, изображение журавлей намекало на авианосцы - в их названиях упоминались эти птицы. Пачки сигарет "Сияние" украшало восходящее над молодой империей солнце.
Как это всегда и бывает, державной идеологии противостояли конкурирующие ценности - секс и мода. Гвоздь выставки – японка с рекламных плакатов. Смешливая, с короткой стрижкой и дерзким взглядом, она напомнила мне рабфаковку, но в кимоно. Впрочем, тогда его носили с туфлями на шпильках. Уровень эклектики такой же, как джин с квасом или текила с рассольником.
Когда прогресс зашел дальше, то реклама показывала японских див на лыжах, под парусом или за стойкой бара. Сменив кимоно на платья, они демонстрировали особый изыск уже чисто западного наряда: застежку-молнию (в старой Японии и пуговиц-то не было). Другой чертой, которая по мнению анонимного художника делала женщину современной и желанной, была сигарета: на плакатах они все курят.
Для других, настоящих, японок существовал более реальный, но тоже нелепый мир домашнего уюта, который изрядно портила западная мода. В японском доме, где тогда еще спали на татами и пользовались бумажными ширмами, появилась западная гостиная с европейской мебелью и непременным пианино. Толку от этого было мало, потому что сидеть ни на стульях, ни за роялем никто не умел, но мучения и расходы окупал престиж, а с ним не поспоришь.
Интересно, что полвека спустя ситуация развернулась. Сегодня японцы живут в обычных домах, но для почетных гостей, в чем я однажды сам убедился, держат устланную циновками комнату, где мне пришлось делить одиночество с сямисэном и веткой сакуры. Я бы предпочел кровать.
В Нью-Йорке, впрочем, весной не умеют пользоваться. Здесь живут не по календарю, а по термометру – зимой ходят в шортах, летом – в уггах, и всегда бегом, не замечая погоды. За сменой сезонов лучше наблюдать там, где ее ждут, как невесту, встречают пушками и называют "Весной священной". Лишенный этой ежегодной кадрили, Нью-Йорк выделил весне отдельные участки – Бруклинский ботанический сад, где цветет столетняя сакура, и дом Японского общества, где сейчас – в тени другой, бумажной, вишни - проходит выставка японской версии арт-деко. Уникальную, впервые показанную Западу экспозицию можно считать своеобразным уроком модернизации по-восточному.
Дело в том, что между двумя мировыми войнами Япония ринулась догонять Америку, которую она, как и большинство наших соотечественников, представляла себе в основном по Голливуду. Об этом можно было судить по первым же экспонатам. В витрине висели привычно элегантные кимоно, но вместо хризантем и Фудзиямы на бесценных шелках были вытканы звезды немого кино и герои самурайских лент. Это все равно, как ходить в сарафанах с портретом Брэда Питта и в косоворотках с профилем Никиты Михалкова.
При этом страна, одержимая национальной идеей, искала компромисс между космополитическим стилем и народной традицией, причудливо перемешивая их в быту и в обороне. Скажем, изображение журавлей намекало на авианосцы - в их названиях упоминались эти птицы. Пачки сигарет "Сияние" украшало восходящее над молодой империей солнце.
Как это всегда и бывает, державной идеологии противостояли конкурирующие ценности - секс и мода. Гвоздь выставки – японка с рекламных плакатов. Смешливая, с короткой стрижкой и дерзким взглядом, она напомнила мне рабфаковку, но в кимоно. Впрочем, тогда его носили с туфлями на шпильках. Уровень эклектики такой же, как джин с квасом или текила с рассольником.
Когда прогресс зашел дальше, то реклама показывала японских див на лыжах, под парусом или за стойкой бара. Сменив кимоно на платья, они демонстрировали особый изыск уже чисто западного наряда: застежку-молнию (в старой Японии и пуговиц-то не было). Другой чертой, которая по мнению анонимного художника делала женщину современной и желанной, была сигарета: на плакатах они все курят.
Для других, настоящих, японок существовал более реальный, но тоже нелепый мир домашнего уюта, который изрядно портила западная мода. В японском доме, где тогда еще спали на татами и пользовались бумажными ширмами, появилась западная гостиная с европейской мебелью и непременным пианино. Толку от этого было мало, потому что сидеть ни на стульях, ни за роялем никто не умел, но мучения и расходы окупал престиж, а с ним не поспоришь.
Интересно, что полвека спустя ситуация развернулась. Сегодня японцы живут в обычных домах, но для почетных гостей, в чем я однажды сам убедился, держат устланную циновками комнату, где мне пришлось делить одиночество с сямисэном и веткой сакуры. Я бы предпочел кровать.