И в России, и за пределами страны проходящую в Сочи Олимпиаду воспринимают не только – а многие и не столько – как спортивные соревнования, сколько как пропагандистскую кампанию российских властей. Цель этой кампании – подтвердить авторитет Владимира Путина и стиля его руководства, вдохнуть в граждан России гордость за свою страну и объединить нацию идеей большой победы и общего дела. Насколько достижимы эти цели? Собеседник Радио Свобода – московский психолог Ольга Маховская.
– Олимпиада с самого начала планировалась Кремлем как пропагандистская акция. Все средства массовой информацией были "накрахмалены" на то, чтобы наращивать патриотическую риторику, и они эту задачу выполняют. Я думаю, что как никогда раньше, этот спектакль продуман до мелочей, все фигуры были расставлены, проверены. Готовилось грандиозное шоу международного уровня, чтобы все, кто в окружении Владимира Путина считаются противниками России, все оппозиционеры и прочие, что называется, заткнулись. Была такая иллюзия, что можно пройти некоторую такую точку невозврата, после которой начнется другая жизнь, и внутри страны тоже. Олимпиада стала точкой фокусирования всех ресурсов. К тому же это событие – все-таки один из последних (если не самый последний) пиков в карьере Путина. Путин хотел бы остаться в истории не просто президентом-победителем, но таким президентом, который возглавляет народ-победитель. Поэтому нужно триумфальное шествие, которое пройдет на виду всего мира, чтобы запечатлилось в мировой памяти. Путин рассматривает себя как человека, который совершил русский исторический прорыв и реанимировал старый советский миф о единстве и непобедимости народа.
– Какие механизмы массовой психологии при этом включаются?
– Во-первых, потребность в объединении, потому что российское общество разобщено. Спорт в прошлом был связующим элементом советского общества. Сегодня, если судить, например, по разнообразию мнений в блогосфере, невозможно не заметить, что произошла поляризация общества. Одни люди либо игнорируют Олимпиаду, либо критически оценивают любой промах, педалируют недостатки, напоминают о фальшивости самого мероприятия, что за этим стоят чрезмерно большие деньги и так далее. Вторые возмущаются такой позицией и призывают своих оппонентов "иметь совесть", не выступать в роли предателей, то есть пытаются вести себя в рамках этого старого советского мифа. Такая поляризация приводит к разрыву, к снижению статуса национальной идентичности. Достигается обратный эффект: не объединение и мобилизация людей, а полная потеря веры в то, что и прорыв возможен, и победа была настоящей.
– В олимпийской кампании широко используются проверенные советские матрицы: превосходство российского фигурного катания; монументальная церемония открытия (на такого рода торжества тоталитарные государства всегда были горазды): очевидно, пойдет в ход и хоккейный бренд. Это естественный выбор, связанный с российско-советской историей?
– Я уверена, что это связано с нашей историей. Вообще, российское общественное сознание держится на своего рода булавках-гиперкомпенсациях: пуcть у нас общий уровень жизни невысок, но зато мы запускаем ракеты в космос, мы сильны в спорте и в балете, который тоже не случайно был явлен на церемонии открытия Олимпиады. Вот вершины лидерства, которые мы не хотели бы уступать. Конечно, это проверенные лекала. Это говорит о том, что старую мифологию единства и непобедимости советского народа пытаются реанимировать старыми проверенными способами. В этом смысле ностальгией поражен не только народ, ностальгические иллюзии питают и те, кто этот народ возглавляет. Кремль черпает свои инновационные идеи из старого проверенного арсенала, но в новых условиях они не работают, потому что страна изменилась: нет такого уровня консолидации, нет энтузиазма, другие критерии стратификации общества, другие предпочтения и, соответственно, нет такого авторитета власти. Дистанция между властью и обществом чрезвычайно увеличилась. В такой ситуации народ очень трудно мобилизовать, но, видимо, других способов они не видят.
– Вы думаете, дистанция между властью и обществом сейчас больше, чем дистанция между властью и обществом во время позднего Советского Союза, скажем, брежневского периода?
– Исследований таких не проводилось, поэтому я могу тут только предполагать. Тогда власть не была фактором угрозы для большинства населения, она существовала параллельно с обществом. К ней можно было относиться с юмором и выстраивать свою частную жизнь независимо от нее. А сейчас от резких решений власти, часто довольно агрессивных, зависят экономическая и социальная ситуации в стране. Не видно, чтобы в принимаемых решениях учитывались интересы большинства. Многие законы последнего периода носят репрессивный характер. Они не поощряют общество, не приглашают его к сотрудничеству, а носят угрожающий характер. Они напоминают о том, что, грубо говоря, за плохое поведение все будут наказаны. Это мне напоминает больше не поздний советский период, а позднесталинский, послевоенный.
– А не получится ли так, что общество расколется на две очень неравные части: большинство воспринимает Олимпиаду как патриотический праздник, ждет победы от национальной команды и с ненавистью относится к тем, кто каркает за углом насчет недостатков, "зато мы лучше всех"? Другая, очень маленькая страта – это люди, которые, предположим, не утратили способности критически оценивать реальность...
– В данном случае для меня важны не количественные показатели. Главный вопрос для меня вот в чем: кто работает, слон или моська? Если носители перспективных идей, люди продуктивные составляют меньшинство, то большой проблемой для этого меньшинства становится: как и зачем кормить этот балласт, который пребывает в иллюзиях и в инфантильных ожиданиях? Может быть, эти люди и сливаются в радостном экстазе, но работать не хотят. Я думаю, что это большая проблема и для Путина. Потому что все-таки задача власти – не просто развлекать общество, а, пусть за пряники, заставить это общество что-то делать. Раскол населения непродуктивен, даже если общество расколото в такой пропорции, как вы говорите. Речь же не идет о гражданской войне, а речь идет о том, что одна страна живет как бы внутри другой. Взаимопомощь, взаимообмен между стратами – это тот живительный ресурс, который, мне кажется, помог бы нам сейчас. А Олимпиада явно не даст таких ресурсов.
– А какие ресурсы даст Олимпиада – рост агрессивности?
– Во-первых, возникнет эффект завершенного действия. Будет такое впечатление, что что-то произошло значимое в жизни страны. И вот если после Олимпиады возникнет экономическая яма, то она вызовет раздражение и недовольство, а не благодарность. Рассчитывать на благодарность людей, которые за красивое зрелище и серию побед будут говорить – ну, ладно, мы живем плохо, зато у нас лучшие в мире фигуристы, – не приходится.
– Олимпиада закончится, предположим, блестящей российской спортивной победой. И что? Что ощущает после этого человек, вернувшийся из телевизионного зазеркалья в обычную жизнь?
– Один человек ощущает, что все нормально: что бы про нас ни говорили, какие бы происки ни затевали враги, мы все равно самые крутые, нам нужно только сконцентрироваться. И, глядя на президента, он скажет – а вот этот парень знает, как это делать. Одновременно он скажет – а раз он знает, как делать, то пусть он сам и работает. В советские времена у нас было общество производителей, когда за исключением партноменклатуры у всех был примерно равный доступ к товарам потребления, а сегодня у нас общество потребления. Люди не хотят работать, кто проявил инициативу, тот и будет тащить воз.
Другой человек, посмотрев на Олимпиаду краем глаза, скажет, что при таких вливаниях могли бы достичь куда более серьезных результатов. Он будет вспоминать промахи. Он подумает, что ничего хорошего от власти не дождешься: они пускают пыль в глаза то с выборами, то с Олимпиадой. Вывод: моя личная жизнь может здесь только ухудшаться.
Третьи будут отслеживать экономическую ситуацию и волноваться, что к ним в карман залезли, и будут связывать это с Олимпиадой: цены растут, рубль падает, это такие показатели, которые задевают нас каждый день.
А вот для молодых Олимпиада всегда несет в себе пропаганду здорового образа жизни. И я очень была бы рада, если бы за Играми последовал продолжительный эффект распространения массового спорта. Если только к спорту власти не будут относиться как к разновидности шоу-бизнеса, – поясняет московский психолог Ольга Маховская.
Радио Свобода
– Олимпиада с самого начала планировалась Кремлем как пропагандистская акция. Все средства массовой информацией были "накрахмалены" на то, чтобы наращивать патриотическую риторику, и они эту задачу выполняют. Я думаю, что как никогда раньше, этот спектакль продуман до мелочей, все фигуры были расставлены, проверены. Готовилось грандиозное шоу международного уровня, чтобы все, кто в окружении Владимира Путина считаются противниками России, все оппозиционеры и прочие, что называется, заткнулись. Была такая иллюзия, что можно пройти некоторую такую точку невозврата, после которой начнется другая жизнь, и внутри страны тоже. Олимпиада стала точкой фокусирования всех ресурсов. К тому же это событие – все-таки один из последних (если не самый последний) пиков в карьере Путина. Путин хотел бы остаться в истории не просто президентом-победителем, но таким президентом, который возглавляет народ-победитель. Поэтому нужно триумфальное шествие, которое пройдет на виду всего мира, чтобы запечатлилось в мировой памяти. Путин рассматривает себя как человека, который совершил русский исторический прорыв и реанимировал старый советский миф о единстве и непобедимости народа.
– Какие механизмы массовой психологии при этом включаются?
Путин рассматривает себя как человека, который совершил русский исторический прорыв и реанимировал старый советский миф о единстве и непобедимости народа
– В олимпийской кампании широко используются проверенные советские матрицы: превосходство российского фигурного катания; монументальная церемония открытия (на такого рода торжества тоталитарные государства всегда были горазды): очевидно, пойдет в ход и хоккейный бренд. Это естественный выбор, связанный с российско-советской историей?
Кремль черпает свои инновационные идеи из старого проверенного арсенала, но в новых условиях они не работают, потому что страна изменилась
– Вы думаете, дистанция между властью и обществом сейчас больше, чем дистанция между властью и обществом во время позднего Советского Союза, скажем, брежневского периода?
– Исследований таких не проводилось, поэтому я могу тут только предполагать. Тогда власть не была фактором угрозы для большинства населения, она существовала параллельно с обществом. К ней можно было относиться с юмором и выстраивать свою частную жизнь независимо от нее. А сейчас от резких решений власти, часто довольно агрессивных, зависят экономическая и социальная ситуации в стране. Не видно, чтобы в принимаемых решениях учитывались интересы большинства. Многие законы последнего периода носят репрессивный характер. Они не поощряют общество, не приглашают его к сотрудничеству, а носят угрожающий характер. Они напоминают о том, что, грубо говоря, за плохое поведение все будут наказаны. Это мне напоминает больше не поздний советский период, а позднесталинский, послевоенный.
– А не получится ли так, что общество расколется на две очень неравные части: большинство воспринимает Олимпиаду как патриотический праздник, ждет победы от национальной команды и с ненавистью относится к тем, кто каркает за углом насчет недостатков, "зато мы лучше всех"? Другая, очень маленькая страта – это люди, которые, предположим, не утратили способности критически оценивать реальность...
Если носители перспективных идей, люди продуктивные составляют меньшинство, то большой проблемой для этого меньшинства становится: как и зачем кормить этот балласт, который пребывает в иллюзиях и в инфантильных ожиданиях?
– А какие ресурсы даст Олимпиада – рост агрессивности?
– Во-первых, возникнет эффект завершенного действия. Будет такое впечатление, что что-то произошло значимое в жизни страны. И вот если после Олимпиады возникнет экономическая яма, то она вызовет раздражение и недовольство, а не благодарность. Рассчитывать на благодарность людей, которые за красивое зрелище и серию побед будут говорить – ну, ладно, мы живем плохо, зато у нас лучшие в мире фигуристы, – не приходится.
– Олимпиада закончится, предположим, блестящей российской спортивной победой. И что? Что ощущает после этого человек, вернувшийся из телевизионного зазеркалья в обычную жизнь?
– Один человек ощущает, что все нормально: что бы про нас ни говорили, какие бы происки ни затевали враги, мы все равно самые крутые, нам нужно только сконцентрироваться. И, глядя на президента, он скажет – а вот этот парень знает, как это делать. Одновременно он скажет – а раз он знает, как делать, то пусть он сам и работает. В советские времена у нас было общество производителей, когда за исключением партноменклатуры у всех был примерно равный доступ к товарам потребления, а сегодня у нас общество потребления. Люди не хотят работать, кто проявил инициативу, тот и будет тащить воз.
Другой человек, посмотрев на Олимпиаду краем глаза, скажет, что при таких вливаниях могли бы достичь куда более серьезных результатов. Он будет вспоминать промахи. Он подумает, что ничего хорошего от власти не дождешься: они пускают пыль в глаза то с выборами, то с Олимпиадой. Вывод: моя личная жизнь может здесь только ухудшаться.
Третьи будут отслеживать экономическую ситуацию и волноваться, что к ним в карман залезли, и будут связывать это с Олимпиадой: цены растут, рубль падает, это такие показатели, которые задевают нас каждый день.
А вот для молодых Олимпиада всегда несет в себе пропаганду здорового образа жизни. И я очень была бы рада, если бы за Играми последовал продолжительный эффект распространения массового спорта. Если только к спорту власти не будут относиться как к разновидности шоу-бизнеса, – поясняет московский психолог Ольга Маховская.
Радио Свобода